От Пекина до Парижа, от Потсдама до Паддингтона, от Пхеньяна до Претории человеческие особи порабощены одним общим фактом – не тем, что эти города начинаются с буквы «п», а тем, что творит этот общий фактор, – политиканами. Мировые массы покорились губительной процедуре управления от низов, возведя самые низовые элементы городского общества в то положение, к которому те не были подготовлены ни воспитанием, ни образованием.
Стремясь обрести невесть какие рычаги над массами припадочный карликовый Президент Франции обозвал своих «сограждан» словом recaille, то есть скотами, швалью. Так вот это – собственное политиканское самоопределение, которым и МЫ должны определить ИХ. Скоты мира – политический класс.
Современное общество возникло синхронно с двумя определяющими событиями: упразднением семьи и упразднением двухъярусного социума мужчин и женщин. Актом, определившим финал эры естества – личного властвования над сообществом мужчин и женщин, – стала казнь короля Луи XVI и его супруги (не в качестве королевы, но женщины) Марии Антуанетты. Порочное женоненавистничество Революционеров: от «целомудренных» идеологов Робеспьера и Сен-Жюста до блудодея Дантона – эффективно расквиталось с ролью женщин путём переопределения мужчин и женщин в безликое однообразное «граждане»; разумеется, отныне они не были двоякими, они стали единым. Даму, предложившую «Права женщин», вскоре гильотинировали, а поддерживавшую её феминистку до скончания дней упекли в дом для умалишенных. Ею была Шарлотта Корде, которая нанесла удар кинжалом в ванне самому одиозному из революционеров – Марату.
Упразднение семьи следовало по логике вещей. Ведь это была основная единица естественного общества, сама по себе представлявшая личностный (природный) банк. Но работу природы остановили. С монархической эпохой золотого луидора (единоличным правлением) покончили. Бумажная ассигнация стала новым (математически закодированным) инструментом богатства. Христианские священники подверглись деструкции как опекуны естественного богатства, а банкиры образовали новое светское духовенство. Аннуляция вескости семейной единицы затребовала радикальной перестройки человечества.
Поскольку банкиры почли богатство своей сферой, то чтобы застолбить за собой это место, им нужно было подменить его иной системой богатства. Финансовую свободу (от долга) заменили свободой сексуальной, но, чтобы она была абсолютной, за ней должны были закрепить и свободу человеческого выбора. Теперь больше не было мужчины и женщины, появились варианты «мужчина и мужчина», «женщина и женщина». Логически экстраполируя данную позицию на ребёнка в роли партнёра, они столкнулись с невозможностью убедить в своей правоте народные массы, но гарантировали: выбор будет осуществлён значительным количеством людей, что однозначно приведёт к массовому преступному рынку жестокого обращения с детьми.
Для управления людьми стало крайне важным и разумным, чтобы правящий класс лишился старой, основанной на естестве системы. Несмотря на прорывы в новых биологических науках, свидетельствовавшие в пользу ДНК, управление не могло наследоваться генетически. Равным образом, человек мог не управлять, а захватить власть и «отменить» ценности революции. Никакая женщина больше не правит, ведь она могла бы реставрировать династическое престолонаследие и короновать своего отпрыска. Поэтому, в целях страхования непрерывного характера капиталистической демократии, правящий класс должен быть представлен стерильными гражданами без будущего наследования власти. Богатство денежных элит подразумевало бы особый правопорядок (Ротшильды, Марчи, Куны Лебсы, Оппенгеймы, Лазарды и прочие), в котором власть в свою очередь будет постоянна, обеспечивая быструю «оборачиваемость» политической элиты.
В итоге, случилось, что так же, как финансисты выстроили свою наследственную элиту по династической модели, так и политиканам (в порядке функционирования вообще, ибо в их руках оказалось правление, связанное с властью) стало необходимо мало-помалу отходить от того, чтобы быть мужчинами и женщинами; отойти в пользу третьей властной силы, подобной евнухам Китая, только не де-сексированной голыми хирургическими средствами, а, скорее, психическим расщеплением их мужского и женского.
В процессе предоставления сексуальной свободы (ради прекращения семьи) посредством сложного набора психологических методов было создано новое политическое существо. Фрейд, Ранк, прагматизм Джеймса, Райх, а позже и нейролингвистическое программирование – все они излагают основополагающие методики по генерированию этого нового существа. Основываясь на двух первичных понятиях – пола и гендера, – стало лёгким проектировать нового не-мужчину, который, однако, не был бы гомосексуален; аналогичной техникой достигалась новая не-женщина. Политический лидер, мужчина или женщина, в действительности – это уже психический евнух, оно.
В роли «мужчины» оно было превращёно таким методом в натурального труса, застрахованного от военной карьеры, но всё-таки способного заказать военную операцию. При этом свободного от клейма позора за личное неучастие в борьбе. Безразличного к похоронным мешкам, растущей статистической цифре погибших сограждан. Приученного к стенающим родителям, осиротевшим детям. С рукой на сердце оно могло созерцать гробы, готовые к погребению, поправлять ленты мемориального венка.
В роли «женщины» оно могло говорить о «косвенном ущербе», угрожать войной, заявлять о ядерных вариантах, о бомбёжке городов. Вместо лидеров мужского пола оно могло подтвердить, как оно непоколебимо. Пытка – это выбор, исполнение – это решение, безопасность – это, в конце концов, естественное беспокойство «женщины».
И постепенно злокачественный рост псевдо-людей подчинил себе механизмы политической демократии.
В Великобритании – Блэр; глаза его остекленевшие, речь под контролем, эмоции сведены к нулю. Он способен противостоять солдатам, сталкивающимся лицом к лицу со смертью день ото дня, благодаря своей зомбированной признательности программирующему его господину. Он делает это мало того, что без чувства вины, но даже без потрясения, без озадаченности.
Браун, близкий к полному ослеплению, по-юношески задорно возлагает венки, нахваливает «наших мальчиков» и разглагольствует «об их жертве», посылая их тысячами в скоропостижную могилу. Никогда он не просыпался в холодном поту, никогда слёзы не текли из его невидящих глаз.
Франция – Саркози, крошечный венгр, вынужденный говорить о национальной специфике, но всё-таки ему не под силу обратиться к своим согражданам, как де Голль: «Francais! Francaise![1]». Просто бормочет: «Mes chers[2] соотечественники». Невежественный и неначитанный, неумело изъясняющийся на французском языке – гордости нации, – стоя перед триколором, в который задрапированы гробы-посылки из Афганистана, он с лёгкостью может провозгласить славу павшим героям. Неадекватно яростен он по отношению к молодому воину, прикрывающему его своей спиной. Он прежде и глазом не мигнул, когда его дружки-банкиры позакрывали фабрики, выгнав рабочих на улицу. Ему безразличны те эмоции, которые когда-нибудь хоть раз испытывал как Генерал, так и простой солдат.
США – Обама, готовый выступить с речью по любому кризису, с особым видением любой проблемы. Встречая гробы с новой партией мертвецов, погруженных и доставленных под покровом ночи, он поднимает и кладёт руку на сердце. Почему? Ну как же не ясно?! Он ведь не может дать военное приветствие! Через этот жест он выражает признание их жертвы – их бесполезной, бессмысленной жертвы.
В Чили, в Финляндии, в Германии и т.д., и т.п. – то тут, то там в ключевых политических ролях от президента до госсекретаря и министра себя выставляют напоказ новые «женщины». Они были разработаны и возделывались с замечательной точностью. Короткие стрижки, несомненно, обязательны!
В Германии – Меркель. В тот самый день, как её назначили канцлером, она надолго оставила женское платье. Немецкая пресса называет её мужа «Призраком оперы». Отныне она одета в то, что является регламентированной одеждой для этой новой разновидности человечества. То, что именуется «женским брючным костюмом». Он столь же мужской, сколь и женский, и именно такая форма приличествует роли политической «женщины».
В США – Хилари Клинтон, тоже госсекретарь, и в её платяном шкафу целый гардероб женских брючных костюмов. Поставленная заявлять и защищать национальную позицию по жизненно важным проблемам, это такая женщина, которую мы видели по телевидению, когда гремел скандал с интрижкой её супруга и Левински. Она стояла под прицелом камер вместе с Клинтоном, в то время как тот клялся в своей супружеской невиновности. Там она кивками выказывает подтверждение его лжи, зная, что он лжёт. Что ж, отменный характер, который сгодится, чтобы выступить за Америку в состоянии её окончательного краха как мировой супердержавы. В Пакистане её можно было видеть у надгробия Икбала, она сложила ладони, изображая мольбу (ду’а). Но это всё часть её работы, как и кивание на ложь Билла Клинтона.
Мировое сообщество (помните их?) вот уж застонало и начало вглядываться в эндшпиль. Система «цифровых» денег в коллапсе, и точно так же неизбежно рухнет политическая система «демократии».
С неотвратимым возвращением к богатству, выраженному в товарах, обладающих реальной ценностью, будет возвращена и реальная ценность мужчин и женщин как правителей. Безбожная идеология атеистов уступит практике богопочитания всемирного Ислама.
[1] «Французы! Французы» (франц.)
[2] «Мои дорогие» (франц.)
(Перевод Салмана Севера)
